Мы - шальной удачи дети, мы живем легко на свете...
Это я так, по инету вчера полазила, начиталась статей, насмотрелась фоток... И выкинула все это в коменты.
-
-
30.06.2004 в 12:54-
-
30.06.2004 в 12:57-
-
30.06.2004 в 12:59---------------------------------
ВД рекомендует
Вишневый сад
Вот классический «Вишневый сад» - в камерном пространстве на 200 зрителей, в живой сельскохозяйственной декорации. После шедевра Някрошюса, конечно, выглядит детским садом, но одним Някрошусом сыт не будешь. Все по Чехову – от начала и до конца, со слезой и ореолом мучительства. Текст оживлен юными свежими актерскими силами и сыгран как в первый раз. Интересен Лопахин Ильи Исаева, в котором фактура нувориша котфликтует с душевной тонкостью. Хорош Петр Красилов в роли Пети – замшелый и потертый, как его пиджак. Но главное, что стоит увидеть, - это Евгений Редько, играющий Епиходова не только неудачником, но и подлецом, видящем в своем несчастье исключительность.
-
-
30.06.2004 в 12:59-
-
30.06.2004 в 13:01Как-то раз (уже не помню, на каком по счету представлении чеховской пьесы, но, вероятно, на неудачном) в голову закралась мысль, что надо на время оставить нашим театрам Чехова в покое. Мысль эта эгоистична, ибо и режиссеры с актерами не устают почему-то хотеть иметь дело с его пьесами, и поколения зрителей обыкновенно идут по жизни одно за другим.
"Вишневый сад" Някрошюса, театральное событие, совсем близкое по времени, спектакль столь же спорный, сколь, на мой взгляд, и грандиозный, странным образом не застил впечатление от нынешней постановки Алексея Бородина в Российском Молодежном театре. Бородин в РАМТе никогда прежде не ставил Чехова. Его "Вишневый сад" не концептуален. В нем не слышно желания новых форм и новых акцентов. В нем нет ни одной "революционно" прочитанной роли. Тут не скажешь: "Эвон, чего насочинял"... "ишь, как повернул!" И художник Станислав Бенедиктов по большому счету ничего эдакого не придумал. Играли прежде (в том числе и в РАМТе) спектакли, помещая актеров на сцене вместе со зрителями? Играли. Строили белые павильоны чеховских усадеб, устилали пол мохнатыми коврами, ставили рядом макетик дома, окруженный маленькими деревцами? Строили, устилали и ставили.
Но все это "уже было" ровным счетом ничего не значит в нынешнем спектакле. Ощущение хрупкой тревожной красоты, подлинной и вместе с тем уже немного игрушечной, не очень настоящей, исходит от этой декорации. Мохнатый ковер имеет цвет пепла, хотя на нем еще задержатся на некоторое время вполне живые, исключительно симпатичные люди.
На сцене Молодежного театра играют всего лишь историю про живых людей, которые не имеют сил справиться с обстоятельствами. Не хрестоматийную пьесу для ознакомления с ней юных недорослей. Но и не вольную вариацию, имея в виду, что оригинал всем давно известен.
Все дело в людях. В их вполне традиционной театральной чеховской типажности. Гаев, по тексту "облезлый барин", у Ю.Балмусова такой и есть. В пластике, в интонациях - следы былого изящества, легкость необыкновенная. Перед нами эдакая траченная молью "порода", и это смешно, хотя смешное никак не педалируется, а всего-навсего вытекает из естественной жизни персонажа со всеми его "дуплетами" и "многоуважаемыми шкафами". Дуняша Т.Матюховой - маленькая субреточка с осиной талией и тонкими ручонками. Простонародная тонкая кость. Это абсурдно и тоже смешно. При взгляде на эту Дуняшу вспоминаешь маленький киношедевр по чеховскому рассказу "Драма", где в чудовищно бездарной пьесе одной престарелой драматургессы все персонажи бледнеют от чувств и есть ремарка даже про дворовую девку: "Входит Дуня, она бледна".
Толстый Симеонов-Пищик (С.Серов) обуреваем одновременно двумя пламенными страстями: что-нибудь съесть и сколько-нибудь занять денег. И опять нет никакой карикатуры - вполне жизненный дядя, колоритный и объемный.
Шарлотту играет блистательная М.Куприянова, личность для РАМТа историческая, актриса вахтанговской, остроумно-ироничной природы. Она напоминает маленькую балеринку без возраста и словно возвращает нам во плоти хрестоматийный чеховский замысел. Эта странноватая, насквозь артистическая "дочь Альбиона" содержит в себе некую загадку одинокого инопланетного существа.
Особая статья - Лопахин И.Исаева. Типажность крупного, мужиковатой внешности актера может сбить с толку. Кажется, это новый русский, и такая прямолинейная аллюзия способна убить наповал весь спектакль. По счастью, Исаев играет совсем другое. Его грубоватый, неизящный Ермолай Алексеевич и нежен, и растерян, и раздираем чувством реванша пополам с ненужной в его положении рефлексией.
Можно останавливаться далее на каждом из персонажей и признавать за каждым вполне традиционное прочтение роли. Лакей Яша (С.Морозов) - сытый наглец. Варя (И.Низина) нервна и угловата. Аня (Д.Семенова) наивна и безоглядна. Пожалуй, только Епиходов (Е.Редько) являет собой "мальчика из другого спектакля". Был, помнится, такой смешной персонаж в знаменитой когда-то рижской постановке Адольфа Шапиро "Чукоккала", выбегал на сцену в буденновке и с саблей посреди крокодилов, бегемотов и Вани Васильчикова с девочкой Лялей. Забавный этот Епиходов, но водевильный, слишком жирно очерченный "недотепа". (Эх!.. Обосрали мою Редьку 8()А Петя Трофимов (П.Красилов), напротив, будто нарисован бледным твердым грифелем: вроде резонер, вроде неудачник, но все это пока не очень внятно.
Спектакль А.Бородина с поразительной для современного театра доверчивостью опирается на человеческий материал, на то, как протекают и развиваются взаимоотношения между людьми, обитающими в пространстве красоты, выставленной на торги. Душевные движения героев при этом, по большинству своему, абсолютно естественны. А для искушенных зрителей вполне предсказуемы. Эту предсказуемость многие наверняка почтут за отсутствие оригинального решения. На мой же взгляд, перед нами свойственное режиссеру А.Бородину искусство медленного, подробного чтения. Но на сей раз чтение это не столько вдумчивое, сколько исполненное щемящего сострадания. Уважения к старому пыльному шкафу здесь нет. Хотя и ощущается пока острая нехватка у актеров свободы от невольного пиетета: "Чехова играем!"
Но спектакль замешен так, что потенциальной воли чувствам в нем предостаточно. Стоит только актерам чуть-чуть обнаглеть, отпустить внутренние тормоза. Ничего страшного не случится, ибо ни одна из сюжетных линий не прочитана режиссером заведомо "наперекор".
Обнаглеть, по моему разумению, можно даже Раневской. Ибо Л.Гребенщикова, получившая эту роль после длительного репертуарного голода, попадает почти что в яблочко. Ее Любовь Андреевна немолода, надломлена. У нее детские глаза и чуть сутулая спина. Перед нами вечная девочка, так и не научившаяся отвечать за собственную жизнь. Больше юмора, капля уверенного озорства - и роль заблестит, как очищенный драгоценный металл.
Под занавес - о вечно забытом Фирсе. Не тот случай, когда такое можно забыть. Один из старейших рамтовских актеров В.Калмыков играет так, будто не играет вовсе. Работа редкой человеческой наполненности, необсуждаемого уровня... даже не мастерства, скорее психологической тождественности герою. Впрочем, абсолютно традиционный старик: голос тонкий, походка шаркающая, колени не сгибаются. В финале он засыпает, сидя на стуле, посреди бедлама, оставленного забывчивыми господами. И тут на секунду вспыхивает серый и страшноватый, мертвенный свет. Это мгновенный финальный "аккорд" - едва ли не единственный в спектакле эффектный постановочный прием.
-
-
30.06.2004 в 13:05Настоящая находка спектакля - декорации. Элегантно, удобно, предельно функционально. Здесь все превращается во все. Поднимается и опускается крышка стола, выдвигаются новые двери, меняются местами лампы… Вуаля! Легким движением руки «игорный салон» Зурова превращается в кабинет Бриллинга, кабинет, с той же легкостью, в московскую улицу и далее, как положено по сценарию… улица же и вовсе намечена входными дверями. Да собственно есть ли она, улица? Не считать ли улицей неизменную перспективу с обветшалой стеной здания и фонарем на заднем плане? И вот он – знак Мастерства, козырная карта «Фандорина» - игра с нашим воображением. Ему, оказывается, только и надо было, что эти условные декорации-символы. Оно уже подхватило правила игры и создало, вырастило из нескольких ясных намеков свой яркий, живой, наполненных смыслом мир.
Раз возникнув, ощущение сопереживания и абсолютной реальности происходящего не оставляет до конца спектакля. А возможно, и после него. Кажется, если бы сейчас актеры вышли на сцену в джинсовых костюмах, в этом мире уже ничего бы не изменилось. Но, слава богу, этого не будет. А будет самый настоящий 1876 год, в котором двадцатилетнему Фандорину не хватает денег на извозчика и он вынужден идти пешком, бежать, лететь, потому что он еще совсем мальчишка, причем мальчишка, выполняющий свое первое важное задание. И то, как он идет, бежит, а потом бредет, спотыкаясь, по улицам сцены-города – это еще одна огромная удача спектакля. Так на сцене преодолеваются расстояния, через которые писатель переносит героев одной строкой, так выражается их собственное, порой резко меняющееся по ходу действия мироощущение. Это придает спектаклю и динамичность (великолепная сцена двойной слежки в Лондоне, погоня по ночным переулкам за мальчишкой с портфелем), и черты фантасмагории (бред Эраста после ранения), и мягкость (танец Эраста и Лизы). «Пластические этюды» становятся неотъемлемой частью представления, обогащают его новыми, еще мало используемыми на нашей сцене возможностями. И даже исполнение на сцене акробатических трюков мальчиками - учениками школы-интерната им. Ю. Никулина, органично вписывается в общую красочную картину.
Единственное, что может сравниться со сценическими эффектами и декорациями по силе воздействия на зрителя – это музыка. Музыкальный редактор театра Натали Плэже создала для «Фандорина» уникальную по своей выразительности тему, соединив отрывки из произведений восьми французских композиторов. Музыка так подходит к спектаклю, словно была написана специально для него. Она не только усиливает впечатление отдельных моментов, но и становится центральным действующим лицом, обретая собственную жизнь, как это происходит во время танца Эраста и Лизы.
Простота и мобильность декораций вместе с музыкальным сопровождением и пластическими зарисовками создают основу, «канву» спектакля, важнейшая особенность которой – непрерывность действия. Смена декораций происходит прямо на глазах у зрителя, часто с участием основных актеров, а главный герой – Фандорин – практически не покидает сцену. Лента сюжета закручивается вокруг него, как вокруг центрального стержня, создавая иллюзию «текучести» пространства и времени, благодаря чему трехчасовой спектакль смотрится на едином дыхании.
Петр Красилов играет великолепно. Обладая невероятной пластикой, выразительным голосом (в спектакле он поет акапелла!) и неоспоримым актерским мастерством, он «по кирпичику» собирает образ своего героя, в каждой следующей сцене раскрывая его с новой стороны. Ему прекрасно удается сложнейшая задача: показать внутреннее возмужание, взросление Эраста Фандорина на сцене так же резко, как оно происходит в жизни. За два часа он сумел сыграть то, что пережил Фандорин за несколько недель. Буря эмоций, смена взаимоотношений с миром, наконец, крах всего, что составляло привычную основу жизни…но никогда – измена себе, потеря жизненных принципов и идеалов и, что самое удивительное, доверия к людям и бескорыстного желания продолжить служение лучшему, что есть в этом мире – любви, справедливости и отчизне. Он убедителен и тогда, когда стреляется, вытянув из колоды Зурова пикового валета, и когда, только что вытащенный из воды, спорит у причала: «Ну, положим, не с сорока….». Ровная, но отнюдь не однообразная игра, множество приятных мелких деталей, без которых невозможно «доверие» к персонажу: два вечера Петра Красилова похожи, как две капли воды. Впечатляет жестокий итог спектакля - отчаянный Бег Эраста Фандорина – тонкая ниточка в будущее, к уже написанным произведениям. Он так и будет бежать всю свою жизнь – бежать от прошлого, от несуществующей вины, без передышки, без сна, без душевной привязанности - всегда мимо, мимо, мимо…
Нина Дворжецкая в роли леди Эстер непредсказуема. Внимательный читатель «Азазеля» вряд ли сдержит удивленный вздох, когда вместо пожилой сухонькой женщины на сцене появится молодая, энергичная леди. Несмотря на внешнее отличие, образ леди Эстер, созданный на РАМТовской сцене, очень близок своему акунинскому «прототипу». Однако в отличие от романа, где писатель имел возможность уделить своей героине достаточно внимания, на сцене леди Эстер появляется лишь несколько раз. Это ставило перед Ниной Дворжецкой и режиссером непростую задачу: раскрыть этот сильный мятежный характер в течение коротких минут появления героини перед зрителями. Задачу, которая была решена очень профессионально. В игре Нины Дворжецкой нет эмоциональных всплесков - их не предполагает сама роль. Но она дает ясно почувствовать не только вполне оправданную гордость леди Эстер за своих «питомцев». Чувство неосознанное, но гораздо более могущественное наполняет ее душу. Имя ему – гордыня. Сознание того, что в ее руках будущее и судьбы мира делает эту женщину неуязвимой не только физически, но и духовно. Она до конца уверена в своей правоте и вопреки собственным словам не сожалеет о гибели людей, «чуждых» ее делу или случайно оказавшихся на пути воспитанных ею «прогрессоров». Образ этот настолько глубок, что невозможно было не оставить что-то «за кадром». И, несомненно, Нина Дворжецкая могла бы рассказать еще очень много о своей удивительной героине.
После двух посещений «Эраста Фандорина» создается стойкое впечатление, что в театре присутствуют два Евгения Редько. Резкую и в то же время невыразительную манеру игры одного из них никак нельзя назвать удачной. Словно взяв в самом начале одну привычную, заученную некогда ноту, он тянет ее на протяжении всего спектакля. В результате Бриллинг во всех сценах сух, однообразен, и отличить его от элемента интерьера возможно только по изредка бросаемым в зал фразам. Игра же второго Редько потрясает воображение. Она не только оживляет спектакль: актеру удается как бы «повернуть» сюжет на себя. И сразу становится ясно, что Иван Францевич Бриллинг – живой человек с очень непростой судьбой, со своими идеалами и убеждениями, а не бездушный персонаж, выходящий на сцену только для того, чтобы «подыграть» главному герою. Его метания между долгом и совестью, безуспешные поиски выхода вызывают неподдельное сострадание. Особенно убедительна в этом смысле последняя сцена. Не умея и не желая выбирать между убийством бликого человека и предательством дела всей своей жизни, он как будто сам помогает Фандорину принять правильное решение. И трагическая гибель героя выглядит не нелепой случайностью, а неизбежным и единственно возможным итогом.
(Да... ОН такой! ЕГО часто в этом обвиняют, но человек-то живой, не машина. Нельзя же КАЖДЫЙ раз играть, выкладываясь полностью...)
Работа слаженной театральной «команды» подразумевает, однако, не только яркие роли первого и второго плана. Нельзя не сказать о талантливой игре и высоком профессионализме всех занятых в спектакле актеров. Многие из них, вероятно, играют по три, по четыре роли. Смена декораций, акцентов, настроения – все это их заслуга. Они не просто статисты, чиновники, игроки…каждый из них по-своему индивидуален в своем новом облике. Все это еще раз доказывает одну неизменную, но часто забываемую зрителями истину: профессия актера – это титанический труд, который каждый день требует отдачи всех, физических и душевных, сил, и его не интересует, сколько их у тебя осталось, чтобы каждый раз, вот так «выкладываться» на сцене.
Эта почти маскарадная кутерьма, игра, постоянное движение не только создает общий фон для развивающегося на сцене действия, но делает еще прочнее связь спектакля с романом, выводя на первый план его главную тему: что позволено человеку, избравшему целью своей жизни служение человечеству? Волен ли он жертвовать чужими жизнями во имя идеи высшего блага? И в чем смысл борьбы, если наградой победителю становится только одиночество и неизбывное чувство вины за смерть близких людей и изломанные судьбы? Рассказанный со сцены, «Азазель» не перестал быть талантливой мистификацией с запутанным сюжетом и непредсказуемой развязкой. Спектакль, заявленный в программке как «Театральный детектив», полностью оправдывает свое название. Успех, несомненный успех! Полное сопереживание, горько, смешно и трогательно. Так, как бывает только в жизни. И иногда – на сцене и в хороших книгах.
-
-
30.06.2004 в 13:12Из пошлости и гомоэротизма,
С налетом легкого алкоголизма
Толкует Библию.
Ева Фокс
Комические фантазии в двух действиях режиссера Сергея Алдонина поразили меня своей несуразностью и веселостью, пошлостью и оригинальностью.
Сама атмосфера спектакля переносит зрителя на площадь, будто даже не Испании, а Италии, где все персонажи становятся узнаваемы и без традиционных масок. Начало пьесы закладывает основу восприятия образов главных героев графа Альмавивы и его бывшего или будущего, кому как нравится, слуги Фигаро. С самого начала ясно, что из образа Фигаро исчезло самое главное – детали. Он почти перестал быть поэтом, зато почему-то стал напоминать артистов разговорного жанра советских и постсоветских времен. Как ни крути, без пошлости базарного театра Нового времени, Фигаро, каким видит его Сергей Алдонин, не стал бы скрепляющим стержнем спектакля. Фигаро вертляв и задорно, и, одновременно, болезненно эротичен (чего стоят одни только судорожно сжимаемые колени). Он перебегает с одного края сцены на другой, висит на графе Альмавиве, легко, как кот, проникает в форточку и играет высотой голоса. Он устраивает стриптиз и иногда туго соображает. Пусть в пьесе он "растолстел, раздобрел" с момента последней встречи с графом и завел собственное дело, но он в долгах и всю жизнь был вынужден перебиваться случайными заработками. На сцене Фигаро мало похож на процветающего хозяина цирюльни: он слишком худ и бледен. Появляясь в костюме тореадора, Фигаро подчеркивает свою мужскую привлекательность и свойственную ему изворотливость перед жизненными невзгодами (ведь на вывеске его заведения был написан девиз "помогаю словом и делом"
Евгений Редько, всегда разный в своих ролях, строит своего героя между гранями фарса и трагедии, веселого флирта и равнодушия. Он красив, чувственен, весел, энергичен и строг, а это самое привлекательное для публики сочетание. Роль Фигаро редко бывает неудачной: его трудно испортить. Увы, в актере так часто сквозит усталость от происходящего, что не всегда понятно, устал ли Фигаро от графа Альмавивы или Евгений Редько устал от Фигаро. Его актерский профессионализм уже неоднократно подвергался критиками сомнению: иногда зритель видит сверкающий всеми 58 гранями бриллиант, а иногда придорожный булыжник.(Вот об том и речь!) Все-таки, в актерском даровании Евгения Редько мы, говоря словами его героя, "еще не видели ноги".
Роль графа Альмавивы в "Севильском цирюльнике" еще не так выигрышна, как в "Женитьбе Фигаро". Задаешься вопросом: при работе над ролью надо или не надо учитывать его дальнейшую судьбу. Тот же вопрос у искушенного зрителя: а может ли этот молодой человек впоследствии стать тем графом Альмавивой. Правда, не очень верится, что к началу пьесы он так уж устал от женщин и интриг (дальнейшее покажет, что нет в нем опытности ведения наступательных действий, он и смел, и, одновременно, робок), но и в тексте это обозначено неотчетливо. Александр Мясников хорошо играет свою роль. Без энтузиазма, крепко, средне. Кажется, что так сыграли бы многие молодые люди сегодняшних московских театров. Но я надеюсь, что это впечатление обманчиво. К тому же, женщинам постбальзаковского возраста такие молодые люди нравятся, а значит, у них всегда будет своя публика.
Роль учителя пения дона Базиля – одна из самых замечательных в спектакле. Юльен Балмусов – корифей театра. Монолог о клевете – урок мастера. После него так не хватает грома и молний. Крик души - "Антонио не убивал Амадея!" - остается в памяти надолго. Единственное, кошелек, вручаемый для того, чтобы учитель пения поставил свидетельскую подпись, маловат. Вряд ли его видно с задних рядов.
Идя на спектакль, я говорил себе, что, возможно, мы, наконец, увидим, как Фигаро женится на своей матери. Как ни странно, Фигаро целуется с Марселиной (женщина, которая должна быть лет на 20-25 его старше и которой вообще нет в пьесе как действующего лица, о ней только говорят) в ознаменование конца неприятной истории. Я ожидал от режиссера именно такого поворота событий и меня это вовсе не удивило. Эта идея давно витала в воздухе, но ни у кого не хватало смелости ее воплотить. Образ матери погиб под искусственным гипсом Марселины. При той разницы в возрасте, которую я обозначил выше, Фигаро и служанка доктора кажутся ровесниками. Если бы Марселина выглядела как комичная милая женщина (через несколько лет она полюбит Фигаро, а затем узнает в нем потерянного сына), а не как гигантская кукла, то спектакль сохранил бы еще одну частицу чистоты. Впрочем, в этом вина не только режиссера, но и художника по костюмам.(Вот теперь и Алдонина опустили)
Мы не так сильны во французском языке, как хотелось бы. Французские имена слуг доктора Бартоло Лёвиль и Ляжёнес в переводе Н.М. Любимова звучат как Весна и Начеку. Их имена и действия трактованы Алдониным несколько странно. Не очень ясно, зачем надо было оставлять французское звучание в именах и заменять действие снотворного на действие слабительного. Да, многие дети любят то, что называется в народе "туалетным юмором", но от ночной вазы (как и от фальшивого гипса) только коробит.(И опять!)
"Надежды маленький оркестр" под управлением клоунски наряженного дирижера - одна из неплохих режиссерских находок. Неприступный дом доктора как проходной двор для бродячих музыкантов. Они же оркестровое сопровождение вокальных номеров, они же музыкальная перебивка действия. Хорошо, что в спектакле оставили арии и куплеты.
Сергей Серов в роли севильского врача Бартоло (ах, и здесь французское Бартолё) очень хорош. Он – настоящий зловредный глупый доктор. Без прикрас, с достаточной долей занудства и зловредности. Комичный в своей предусмотрительности, доктор Бартоло обречен на провал своего плана жениться на воспитаннице.
Розина… Ирина Низина… Молодая, наглая, резкая, смелая, хитрая, находчивая, со странным, то сдавленным, то пронзительным голосом. Коротко остриженная (единственный спектакль, когда она играла без парика был одним из лучших), веселая, романтичная хулиганка, угловатая, длинноногая, тонкая, как струна испанской гитары. Настоящая современная столичная девушка. У Альмавивы и Фигаро больше, чем у Бартоло, шансов заполучить ее в жены (и дело в первых двух случаях почти улажено). Хотя, такую жаль отдавать и графу, и доктору, и Фигаро.
Итак, в РАМТе – веселый балаган. Он не настолько плох, чтобы решительно отвергать, но и не настолько хорош, чтобы настойчиво рекомендовать. Его смело можно советовать для семейного просмотра только людям с хорошим чувством юмора (люди без оного и зануды не поймут), желающим воспитать своих чад в духе свободного выражения эмоций. Главное, чтобы детей сажали подальше от родителей: у нас по-прежнему не очень принято вместе с родителями смеяться над горшками и сексом.
Но если же те школьники, которые так веселятся на спектакле все-таки возьмутся за труд прочитать великого Бомарше, они, вероятно, будут разочарованы: не будет примитивных шуток (их заменит тонкая шпага остроумия), не будет хрупкой девушки Розины (вместо нее появится типичная испанка "с полными ручками"
-
-
30.06.2004 в 13:14Пьеса эта была опубликована в журнале «Театр», внимательно прочитана, и, честно говоря, произвела не самое сильное впечатление. Однако любимый с давних пор театр не раз преподносил сюрпризы, «вытягивая» произведения совсем почти безнадежные. Тем более интересно, каким будет сценическое воплощение сказки, представленное новым и очень интересным главным режиссером ЦДТ Алексеем Бородиным…
Тяжелый оливковый занавес театра. Белый журавль на авансцене. Долгий проигрыш звенящей сказочной мелодии. Девочка, которой снятся волшебные сны – сны с продолжением. Яркие костюмы кукол, замерших в витрине игрушечного магазина. Странный, похожий на картины Чюрлениса, город на заднике сцены. Взмывающая в небо призрачная белая птица. Размерянные шаги марионеток-солдат. Взмахи крыльев гигантской яркой бабочки. Мыши, страшные своей одинаковой гнусной серостью. Осторожные шаги героев по узкому карнизу…
Театр и вправду сумел превратить простенькую пьеску с немудреным басенным финалом-моралью о том, что хорошие дела надо совершать не во сне, а наяву, в сказку из числа тех, которые хочется рассказывать на ночь любимым детям…
Время не сохранило в моем театральном архиве программку того, премьерного спектакля. Из всех, кто играл в нем, запомнились лишь трое – Татьяна Аксюта в роли девочки Любы, Евгений Дворжецкий, сыгравший Щелкунчика-Мило, да великолепный Михаил Андросов – Снежный Король…
27 декабря 2003 года. Быстро бегу по узкому от торговых стендов переходу от эскалатора к выходу из метро. В этот день в РАМТе утренним спектаклем идет «Сон с продолжением». Почти 17 лет спустя – тот же зал, тот же спектакль и даже места в зале – почти те же самые…
Тяжелый оливковый занавес театра. Белый журавль на авансцене. Долгий проигрыш звенящей сказочной мелодии…
Стоит ли вступать в одну реку дважды?
И как передать ощущения от постановки, в которой ты, оказывается, помнишь все мизансцены – при том, что много лет спустя смотришь совсем другой спектакль… Поблекли и поизносились костюмы кукол. Осторожные шаги по карнизу превратились в непонятную пантомиму, в которой за героев не страшно, ибо видишь – позади них не страшная пустота, а прочные доски пола. Полчища мышей, так пугавшие когда-то, странно и смешно напоминают персонажей стёбной молодежной рекламы…
Редко кому из травести удается, как удавалось это Татьяне Аксюте или Янине Жеймо, на сцене и в кино не только выглядеть ребенком, но и почти быть им. Девочка Люба Аксюты уходила в своих снах в сказку от серой обыденности дневной жизни, надоевших указаний о том, что в этой жизни правильно, а что нет. Она была восторженным ребенком с огромными сияющими глазами, без колебаний отдававшим волшебный перстень-оберег тому, кому он был больше нужен - и оставалась беззащитной перед лицом опасности. Она бесстрашно кидалась с маленькой туфелькой в руке на мышиного короля – и, как это бывает только в сказках – побеждала.
Нынешняя Люба – Татьяна Веселкина просто… травести. В ней нет фантазии и изысканности, и сказку свою она и смотрит, и пересказывает потом без восторга, как что-то много раз проговоренное и уже надоевшее. Она не приходит в восторг от волшебных подвигов, лениво жует конфеты в королевстве Сластей и забывает мерзнуть в Снежном королевстве. А еще – она отнюдь не влюблена в некрасивого деревянного Щелкунчика. Может быть, потому во взаимодействии этих двух персонажей лучше всего смотрится сцена, где Люба неуклюже и грубо передвигает тяжелую деревянную куклу по дороге…
Евгений Дворжецкий играл своего героя изысканно и элегантно. Злыми чарами он был превращен в игрушку, но в нем всегда жила душа Мило – храброго офицера, опытного командира, доброго человека, нежного и страстного возлюбленного. Много лет он ждал чуда; именно это ожидание волшебства и сдружило двух героев – Мило и Любу. И не для того офицер взял с собой ребенка в долгий и страшный путь, чтобы спрятаться в трудную минуту за маленькой детской спиной. Он просто почувствовал в ней родственную душу человека, готового наперекор всему идти навстречу сказочным подвигам.
Прошло почти 17 лет… Но помню с точностью до движения, до полувзгляда, полувздоха сцену, в которой Мило-Дворжецкий после долгой разлуки снова видел свою возлюбленную – прекрасную танцовщицу Перлипа. Волшебная сила любви не менее волшебно приподнимала его над полом, переносила через всю сцену и бросала к ее ногам. Но через мгновение он вдруг понимал, что и ее, трогательную и изящную, коснулось страшное колдовство. И был страшный обратный прыжок-полет через сцену, и беда за секунду превращала бесстрашного красивого юношу - в уродливую деревянную куклу…
…Вот это и есть чудо Театра, когда на миг замирает сердце и непрошеные слезы подступают к глазам. То, ради чего хочется идти сюда снова и снова, с восторгом живя здесь и умирая…
Алексей Мясников – нынешний Мило – тоже элегантен и изящен. Но его сказка, как и сказка нынешней Любы, давным-давно рассказана, и от скучного повторения, увы, не становится лучше. Потому и возможна небрежность жеста и интонации, потому не возникает и тени настоящего, не наигранно-театрального чувства на красивом лице актера.
Что же осталось в спектакле почти без изменений – и осталось, безусловно, хорошим? Пожалуй, это сцены в Снежном Королевстве и в Королевстве Сластей.
Замечательна Принцесса Сладкоежка – Наталья Чернявская. Ее дворец – шоколадные стены, карамельные деревья и медовые реки, ее придворные – конфеты и шоколадки, а сама она – просто очаровательная сладкая женщина, игривая и изящная.
Прелестен, нежен и изящен дуэт супругов – Снежного Короля и Снежной Королевы (Евгений Редько и Маргарита Куприянова). Отточены и совершенны, как ледяные кристаллы, движения их танца. Старики долго прожили вместе (Е.Редько, кстати, прекрасно справляется с возрастной ролью), они понимают друг друга с полудвижения, когда протянутую женскую руку сразу встречает опора его руки. Снежной Королеве живется непросто со своим холодным и самовлюбленным супругом - но они будут вместе всегда, до конца жизни, потому что такова уж сила волшебной любви, когда-то охватившая их обоих…
…А дочка, что когда-то шла рядом со мной на премьеру, ту, старую театральную сказку не запомнила. Совсем. И потому в ночь под Новый год она услышала от меня новую для себя историю – историю о взмывающей в небо призрачной белой птице, о вечной любви Снежных супругов, о доблести, о подвигах, о славе… О девочке, которой снятся дивные волшебные сны – сны с продолжением…
-
-
30.06.2004 в 13:15Роман Рэя Брэдбери «Марсианские хроники» абсолютно не сценичен, ибо условные средства театра при воплощении на сцене инопланетной экзотики могут напрочь испортить волшебное очарование прекрасной книги.
Спектакль по роману классика мировой фантастической литературы Рэя Брэдбери «Марсианские хроники» в 1999 году был поставлен на сцене Российского Академического Молодежного Театра.
Декорации спектакля РАМТа - это отнюдь не сказочные марсианские города и не печальные их развалины, а скорее псевдоавангардный интерьер провинциального кафе, где даже светящиеся крылья ракеты – всего лишь нелепый дополнительный декор. И поставлен спектакль не о героике и пафосе завоевания других планет, а о делах и буднях вполне земных и реальных.
О чем идет речь в эпизоде о первой экспедиции на Марс? О любви, которая была, да сгорела, превратившись в страшную ядовитую золу, убивающую вокруг все живое.
О чем идет речь в эпизоде о второй экспедиции на Марс? О том, что бюрократизм, тупость, себялюбие и нежелание принимать ничего нового – явление вневременное и внепространственное.
О чем идет речь в эпизоде о третьей экспедиции на Марс? О том, что в жизни каждого человека есть сказочное время и место, в которое человеку с фантазией больше всего на свете хочется вернуться – и умереть там от любви и счастья.
О чем идет речь в эпизоде о четвертой экспедиции на Марс? О том, что по статистике (вдумайтесь в эту цифру!) только один человек из ста не то, что понимает – читает! – поэзию, предпочитая ей простые животные радости и «совершая простые движения», о том, что человек нестандартный должен быть обывателями унижен и уничтожен.
Итак, спектакль РАМТа по самой известной книге самого известного в мире ФАНТАСТА поставлен о вполне земных буднях людей простых, с их обыденными и зачастую мелкими интересами, сложностями, радостями и бедами. А еще он поставлен об огромном всепланетном одиночестве живых существ, которые, зачастую даже находясь рядом, не хотят и не могут увидеть и услышать друг друга.
…Их было двое, только двое на всей Планете – смешная и наивная Она, практичный и немного растеряный Он. Судьба свела их вместе, чтобы соединить навсегда. Надо было только захотеть посмотреть вместе в одном направлении. Но они не захотели…
…Страшно одинокий человек, чтобы не сойти с ума от ужаса этого одиночества, придумывает и выстраивает фантомы, наделяя их внешностью и привычками любимых людей. Он не сумел лишь научить их главным человеческим качествам – Сопереживанию и Любви к ближнему…
…Гордый и умный командир корабля не хочет и не может спасти того единственного члена экипажа, который «одной с ним группы крови». Он совершает казнь, равную убийству, пытаясь потом спастись от самого себя на далеком Юпитере…
Одиночество. Преодолеть его трудно, практически невозможно. И лишь в немногих эпизодах спектакля ломается лед отчуждения. Вот встречаются двое тех, кому на роду не суждено было встретиться: Марсианин из далекого прошлого, из цветущих и пьянящих радостью фантастических городов и молодой Землянин, житель рациональных новых полуземных, полумарсианских поселков. У них не было и не могло быть общих тем для общения. Разные языки. Разные культуры. Разные пристрастия. Но общими оказались стремление к доброте, красоте и романтике. Они ЗАХОТЕЛИ понять друг друга – и свершилось невозможное. Как разные полюса магнита соединила их мгновенно вспыхнувшая дружба, малый залог которой – трогательный пиджак Марсианина на плечах озябшего мальчишки.
Земляне возвращаются с благодатного Марса на гибнущую родную планету. Всем кажется, что это самый верный выход – встать к плечу плечом, «чтоб не пропасть поодиночке», чтобы помочь, спасти и спастись. Ведь именно перед лицом страшных испытаний зачастую только и возможно единение. Но и здесь - сбой. И печальные строчки Байрона можно уже отнести к последним землянам:
Месяц тянется к земле,
Не бродить уж нам ночами
В серебристой лунной мгле…».
…Дальше - тишина…
И лишь призрачная надежда на тех мальчишек, которым завещано «беречь сестренку» и которые так пристально всматриваются в зеркальную гладь марсианского канала и в глаза нам, зрителям.
-
-
30.06.2004 в 13:16А теперь представьте себе, что вы – режиссер, и пытаетесь собрать мозаику из сложных, объемных, порой взаимоисключающих элементов – декораций, актеров, света, тени, хореографии, эстрады и… Бредбери
Именно такая задача стояла перед режиссером РАМТа А. Бородиным, когда он взялся за постановку «Марсианских Хроник».
Я – не критик. Я – обычный зритель, который приходит в театр в белоснежном воротничке с маленькой лаковой сумочкой в руках и, вооружившись биноклем и фирменным рамтовским красным петушком на палочке, идет вкушать «хлеба и зрелищ», а в перерыве идет в буфет за изрядной порцией мороженого.
Зрелищ на сцене – хоть отбавляй. Удивительные «космические» декорации в стильных черных и стальных «техно»- тонах выглядят «круто» и «не попсово», как и зависающий над сценой треугольник инопланетного (то бишь землянского) корабля, стеклянный пол с подсветкой, загорающиеся и гаснущие звезды, меняющиеся даты…
Одни и те же актеры, тасующие куски марсианской «мозаики», как колоду карт, прилежно разыгрывают «околокосмическое» действо – танцуют, поют, живут и надеются, пьют и едят, поют песни и бью морды… и умудряются в течение трех часов непрерывно произносить большие куски оригинального текста Бредбери.
Но все, что я могу сказать в данном случае – это «не верю».
Идей Бредбери в спектакле не обнаружила вообще. Как-то вскользь, вперемешку с песнями и плясками, детям (спектакль-то детский) дают понять, что людям угрожает ядерная катастрофа, помимо другой, общечеловеческой, когда люди перестают понимать друг друга и расходятся друг от друга дальше, чем марсиане от Земли.
Не верю, потому что знаю точно, что Бредбери писал своих «Марсов» не для детей. И «Хроники» – это не «Космическая одиссея» и уж тем более не очередная серия «Стартрэка». Тихий мотив Бредбери я услышала (и увидела) только в первой сцене (Илла) и в новелле о «встрече двух звезд» – когда представителей двух разных космических рас подали друг другу руки и встретились, как проекции.
И еще, наверное, стоит упомянуть «Третью экспедицию» – где неплохо сыгран страх и безумный кошмар одиночества затерянной в космосе человеческой души.
Но логические (и сценические) «склейки», «швы» между эпизодами заткнуты неумело и даже, прошу прощения, непрофессионально, и временами спектакль начинает напоминать новогодний студенческий «капустник».
Трагедии «смуглых и золотоглазых» не получилось. Вместо этого актеры, которые в точно такой же мизансцене могли бы изображать отдыхающих на черноморском побережье дядечек и тетечек в панамах и футболках, распевали на сцене пьяными голосами советские эстрадные песни в стиле «моей родной общаги». Почему-то запомнилось. Наверное, потому, что это было из рук вон плохо.
Из актеров хотелось бы особо отметить Е. Редько. Если бы не удивительное актерское обаяние и талант этого артиста, на «Марсов» зрители вообще бы перестали ходить.
Тем более – с детьми.
-
-
30.06.2004 в 13:18Евгений Редько на сцене РАМТовских «Марсианских хроник» – почти постоянно, он появляется едва ли не в десятке ролей, меняя костюмы, гримы, маски, переодеваясь и первоплощаясь буквально на глазах у зрителей.
Первый эпизод спектакля начинает резко закручивать пружину дальнейшего действия, дает заявку на его непростоту, не делая скидок на возможный юный возраст и неподготовленность РАМТовских зрителей.
Мистер Ка поднимает глаза. Они – словно черная космическая дыра, втягивающая безвозвратно все вокруг, в этом взгляде немыслимым образом перемешаны равнодушие и боль, жестокость и страдание. Только что жена рассказала ему о странном сне, в котором незнакомец с невозможным именем Натаниел Йорк признался ей в любви и поцеловал… Что движет мистером Ка, когда он идет на убийство – отголоски былой любви или примитивный, вневременной и всепланетный, по неандертальски примитивный инстинкт собственника? Пожалуй, тут верно второе утверждение. Совершается страшное преступление – но безмятежно лицо мистера Ка и нет раскаяния в его взгляде.
На первый взгляд, забавные в своей гротесковости (но страшные на взгляд второй) аборигены, что действуют в сцене прилета второй экспедиции на Марс, пожалуй, наименее удачные воплощения актера в этом спектакле. Евгений Редько может многое, почти все, но, когда на сцене он излишне суетлив - это не идет на пользу ни ему, ни его героям. Может быть, тут дело в сложности построения эпизода – на протяжении нескольких минут на сцене появляются три персонажа с разными характерами и внешностью; времени на то, чтобы перегруппироваться и сыграть по-настоящему талантливо у актера просто нет.
Не получился и Спендер – но в этом, думается, вина скорее не актера, а постановщика. Один из самых нервных и страшных эпизодов книги Рэя Брэдбери в сценическом переложении как бы смазался, и вот уже непонятно, чего добивается герой Редько, уничтожая одного за другим товарищей, и почему, умерев сам, он становится вечным укором совести для тех, кто остался в живых…
Зато Эдвард, персонаж еще одного эпизода спектакля, прекрасен. Так же, как прекрасен Джон – тот, кому вечно будет двадцать три года... Странные лица у этих героев – лица, на которых написана вся мудрость мира… и не написано ничего. Несуществующие люди. Люди-фантомы. И в тоже время люди, без которых и жизнь, и смерть других персонажей были бы тяжелее и трагичнее. Ибо и смерть не так страшна, когда можно напоследок пробежаться наперегонки с любимым братом, когда любимая жена подает гостям имбирное печенье и белозубо улыбается тебе любимый сын…
Да и жизнь приобретает новые краски, когда нежданно на пустынной дороге тебя встретит вовсе не опасность, а человек, который, пусть ненадолго, станет твоим другом. Ночной холод и пересечение миров, каждый из которых по-своему прекрасен… И все равно, какое тысячелетье на дворе, как выглядит твой родной дом, что ожидает тебя в конце дальней дороги. И, разрывая межвременные путы, протянется рука друга, чтобы согреть твои озябшие плечи…
13 апреля 2003 года. Тяжелый бархатный занавес, бесшумно и грозно сдвигаясь, сошелся в центре сцены. За несколько секунд до этого в последний раз взглянули на нас, сидящих в зале, новые марсиане – два мальчишки и девочка, в последний раз Папа улыбнулся Маме, а она в последний раз погладила его волнистые волосы…
Спектакль «Марсианские хроники» был снят с репертуара Российского Академического Молодежного Театра.
-
-
30.06.2004 в 13:19"Принцесса Греза" Э.Ростана на сцене Российского академического молодежного театра
Говорят, мы живем во время, когда романтика канула в Лету, и канула безнадежно, потому что сейчас торжествуют практицизм, деловая хватка и, как повторяют многие, "не до сантиментов". Не стану вдаваться в споры с прагматиками, их все равно словами не убедишь. Но тоской по истинной романтике, если разобраться толком, "болеют" очень многие и, пожалуй, прежде всего - самые юные, которые только-только вступают в жизнь. Красота чувства часто затоптана в грязь, вседозволенность губит хрупкие души. А какие-то неосознанные светлые эмоции и мечты будоражат юные сердца, будоражат, но часто не видят пути и выхода. И тут на помощь приходит искусство.
На столичной сцене недавно появились "Береника" Жана Расина (в РАМТе), "Мария Стюарт" Фридриха Шиллера (у ермоловцев) и, наконец, "Принцесса Греза" - в Российском молодежном.
Этой изумительной трагедии, выросшей из мотивов средневековой легенды, сегодня сто один год. Но она по-прежнему жива и актуальна, ибо всегда современны и даже сиюминутны те проблемы, которые вызвали ее появление: любовь, дружба, мечта, борьба со злом, самопожертвование, а в целом - стремление к целостной и бескорыстной человеческой душе.
И не случайно, что в постановках "Принцессы Грезы" были заняты самые прославленные трагические актеры мира. Достаточно назвать хотя бы одну Сару Бернар, игравшую Мелисинду, восточную принцессу, которую полюбил, услышав о ней из песен трубадуров, французский принц Жофруа и отправился в опасное морское путешествие, чтобы увидеть свою грезу, свою мечту, свою любовь хотя бы на мгновение, хотя бы ценою собственной жизни...
А в Российском молодежном, в спектакле, поставленном режиссером Адольфом Шапиро, играют молодые актеры. Самому старшему из них, Е.Дворжецкому, еще далеко до сорока. Н.Чернявская вообще четыре года назад пришла на сцену, немногим старше ее - Е.Редько.(Да... Было и такое) Вот оно, это замечательное трио - Жофруа, Мелисинда и друг принца - трубадур Бертран. Правда, необходимо сразу же сказать и о том, что весь спектакль, идущий на едином дыхании, - ансамбль талантливых, влюбленных в романтику и чистую правду жизни актеров.
Громадная сцена театра волею сценографа Татьяны Сельвинской стала романтическим образом средневековой галеры, на которой принц, наконец, добрался до восточного города, где в изгнании жила принцесса. Но когда в сценах в доме принцессы возникает образ роскошного дворца, корабль все равно зримо (в кино это называется двойной экспозицией) существует, еще более, в лучшем смысле слова, "напрягая" сюжет. Очень точная атмосфера, она помогает артистам, задает верный тон всему происходящему.
А что же случается на наших глазах? Страстная любовь Жофруа. "Заочная" любовь Мелисинды и ожидание встречи с Жофруа. Приход Бертрана к принцессе, чтобы позвать ее на корабль, где находится умирающий принц, - и... вдруг невероятной силы любовная страсть, которая почти ослепляет Мелисинду и Бертрана... Радость, счастье разделенной любви оказываются недолговечными: ни она, ни он не могут предать принца, предать его неизбывную любовь и мечту, хотя, как поется в опере "Евгений Онегин", "счастье было так возможно, так близко...". Чувства героев сильны, возвышенны и благородны, а перед влюбленной парой встает жестокая дилемма, необходимость выбора. Что выберут они, что?..
Они выберут, мучительно отказавшись от своей любви, любовь умирающего принца. И Мелиссинда поймет, что та любовь, которой она ждала, - это прежде всего любовь Жофруа... И зрительный зал поймет ее, хотя в сердце каждого, кто приходит на "Принцессу Грезу", обязательно останется и горечь чувства, что Мелисинда и Бертран больше уже никогда не увидятся.
Как это все трудно сыграть, да еще в контрастном преображении характеров! А актеры не только сыграли, но - прожили эту трагедию. И как прожили!.. Вооруженные замечательным поэтическим словом Эдмона Ростана, отлично неся в зал эти стихи (а это тоже немыслимо трудно!), они играют на грани нервного стресса - настолько сильно, эмоционально, пластично, темпераментно, а главное, вложив в это волнующее до бесконечности действие свои сердца, свои мечты, свой талант. Как это все важно. Повторю слова Ростана: "Кто в жизни раз хотя б узнал мечту, тому вернуться к пошлости уж трудно".
Нужно ли особо говорить, как важно все это для тех самых юных душ, которым дали обилие кинобоевиков и эротики, через которые трудно прорваться, не потеряв в чем-то себя.
-
-
30.06.2004 в 13:28-
-
30.06.2004 в 13:30Да будут фотки!
Алдрнин для затравки
-
-
30.06.2004 в 13:30-
-
30.06.2004 в 13:32-
-
30.06.2004 в 13:32-
-
30.06.2004 в 13:35-
-
30.06.2004 в 13:36-
-
30.06.2004 в 13:38-
-
30.06.2004 в 13:38-
-
01.07.2004 в 02:51-
-
01.07.2004 в 11:00Между прочим, на второй фотке ОН в роли Снежного КОРОЛЯ! Это не ОН трансвестит, это видение режисера 8)
ЗЫ. У Luk'и любимая фотка - Джейсон Айзекс в зеленом платье 8)))
-
-
01.07.2004 в 16:44Не.. Любимая фотка у меня другая. Но ту я тоже очень люблю. И Редьку тоже люблю. А Снежный Король он классный. Между прочим, у нас , если мне не изменяет память, (проверено, изменяет) мы еще можем его увидеть в этой роли. А Алдонин лапа на этой фотке)
-
-
02.07.2004 в 21:55У меня то же такая любимая!